О каких событиях рассказывает повесть временных лет. Древнейшее летописание. Повесть временных лет
Дата и место
По самой распространенной версии А. Шахматова, первая редакция (версия) произведения была завершена в 1110-1113 гг. В Киево-Печерском монастыре (редакция до нас не дошла). 1116 игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр создал вторую редакцию летописи (дошла до нас в составе Лаврентьевской летописи, написанного 1377). Третья редакция «Повести» датируется 1117-1118 гг., Ее создал некий неизвестный книжник из окружения князя Мстислава-Федора-Харальда, сына Владимира Мономаха (дошла до нас в составе Ипатьевской летописи начала XV в.).
Действующие лица
Нестор (ок. 1056 – после 1114; монах Киево-Печерского монастыря, писатель и агиограф, автор житий святых Феодосия Печерского, Бориса и Глеба, канонизирован, мощи хранятся в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры) Сильвестр (? -1123; Известный древнерусский интеллектуал и церковный деятель, близкий к Владимиру Мономаху, игумен Выдубицкого монастыря, с 1118 епископ Переяславский).
Предпосылки события
Когда именно на Руси началось летописание – неизвестно. Вероятно, это могло произойти уже во времена князя Аскольда (версия М. Брайчевского), княгини Ольги или Владимира. Отрывки этих древних летописей могли потом стать частью «Повести временных лет». До сих пор среди ученых популярная гипотеза академика А. Шахматова, согласно которой ок. 1037 (не позднее 1044) был составлен древнейшее Киевское летописный свод, содержащее данные о начале истории Руси и ее крещения. Около 1073 в Киево-Печерском монастыре было завершено Первое Киево-Печерское сведения, которое было заключено на основе древних киевских и новгородских летописей (автором сведения Шахматов считал монаха Никона). В 1093-1095 гг. На основе этого Первого Киево-Печерского строительства было заключено еще одно, которое в свою очередь стало основой для произведения Нестора.
Ход события
О собственно написание Нестором летописи неизвестно почти ничего, кроме того, что вскоре после смерти летописца о нем часто вспоминали именно как об авторе «Повести» (сохранился, например, письмо монаха Поликарпа к игумену Акиндина, где речь идет о летописи и его автора). Летопись охватывает времена от сотворения мира и потопа до 1110, с акцентом на историю Руси, оказывается вписанной в традиционную средневековую библейскую схему мировой истории. Источниками летописи стали византийские хроники, более древние летописи, народные предания и легенды, а также устные свидетельства очевидцев недавних тогда событий (в частности, бывшего воеводы Яна Вышатича, который, став монахом в конце жизни, по собственным словам Нестора, рассказал немало интересного о походах на половцев, христианизацию Руси и т.д.). Вероятно, создание «Повести» – произведения, полного провиденциалистських мотивов, – рассматривалось автором как «оправдание» себя и своих соотечественников перед Богом на предстоящем Страшном Суде и почти столько «научное», сколько религиозное значение.
Последствия происшествия
«Повесть временных лет» стала началом летописания в восточных славян, несмотря на свои неточности и сомнительные места, до сих пор сохранив значение бесценного и даже уникального источника по истории наших далеких предков. Она стала образцом для подражания другими летописцами («жизнь» этого жанра оказалось очень долгим – летописи писались в Украине вплоть до XVIII в.)
Историческая память
Житие Нестора вошло в состав популярного сборника житий святых «Патерик Печерский» (издание 1661), впоследствии в сборник «Четьи-Минеи» Д. Туптало (1705), но особую популярность автор (составитель?) Летописи приобрел во второй половине XVIII в. благодаря полемике норманистами и антинорманистов относительно обстоятельств основания Киевской Руси. В течение последующих веков эта популярность только росла: летописца за работой изображали М. Антокольский и В. Васнецов, в СССР и современной Украины в честь создания «Повести» было выпущено серии марок, юбилейные монеты, установлен памятник Нестору у стен Киево-Печерской лавры, его назвали орден Украинской православной церкви Московского патриархата, день его памяти – 9 ноября – в Украине объявлено Днем украинской письменности и языка. «Повесть временных лет» переведен современной российской, украинской, многие европейские языки.
Повесть временных лет – древнерусская летопись, созданная в начале 12 века. Повесть представляет собой сочинение, которое рассказывает о событиях, произошедших и происходящих на Руси в тот период.
Повесть временных лет была составлена в Киеве, позднее переписывалась несколько раз, однако была не сильно изменена. Летопись охватывает период с библейских времен вплоть до 1137 года, датированные статьи начинаются с 852 года.
Все датированные статьи представляют собой сочинения, начинающееся со слов «В лето такое-то…», что означает, что записи в летопись добавлялись каждый год и рассказывали о произошедших событиях. Одна статья на один год. Это отличает Повесть временных лет от всех хроник, которые велись до этого. Текст летописи также содержит сказания, фольклорные рассказы, копии документов (например, поучения Владимира Мономаха) и выписки из других летописей.
Свое название повесть получила благодаря своей первой фразе, открывающей повествование - «Повесть времянных лет…»
История создания Повести временных лет
Автором идеи Повести временных лет считается монах Нестор, живший и работавший на рубеже 11 и 12 веков в Киево-Печерском монастыре. Несмотря на то, что имя автора появляется только в более поздних копиях летописи, именно монах Нестор считается первым летописцем на Руси, а «Повесть временных лет» - первой русской летописью.
Самый древний вариант летописного свода, дошедший до современности, датирован 14 веком и является копией, сделанной монахом Лаврентием (Лаврентьевская летопись). Изначальная редакция создателя Повести временных лет - Нестора утрачена, сегодня существуют только доработанные версии от разных переписчиков и поздних составителей.
Сегодня существует несколько теорий относительно истории создания «Повести временных лет». Согласно одной из них, летопись была написала Нестором в Киеве в 1037 году. Основой для нее послужили древние предания, народные песни, документы, устные рассказы и документы, сохранившиеся в монастырях. После написания эта первая редакция несколько раз переписывалась и перерабатывалась разными монахами, в том числе самим Нестором, который добавил в нее элементы христианской идеологии. Согласно другим сведениям, летопись была написана гораздо позже, в 1110 году.
Вопрос 41. Содержание и структура «Повести временных лет»
Жанр и особенности Повести временных лет
Жанр Повести временных лет определяется специалистами как исторический, однако ученые утверждают, что летопись не является ни художественным произведением, ни историческим в полном смысле этого слова.
Отличительная особенность летописи в том, что она не истолковывает события, а лишь рассказывает о них. Отношение автора или переписчика ко всему, о чем рассказывается в летописи определялось лишь наличием Божьей Воли, которая и определяет все. Причинно-следственные связи и интерпретация с точки зрения других позиций была неинтересна и не включалась в летопись.
Повесть Временных лет имела открытый жанр, то есть могла состоять из совершенно разных частей – начиная от народных сказаний и заканчивая записками о погоде.
Летопись в древние времена имела также юридическое значение, как свод документов и законов.
Изначальная цель написания Повести временных лет – исследование и объяснение происхождения русского народа, происхождение княжеской власти и описание распространения христианства на Руси.
Начало повести временных лет – рассказ о появлении славян. Русские представляются летописцем, как потомки Иафета, одного из сыновей Ноя. В самом начале повествования приведены рассказы, повествующие о жизни восточнославянских племен: о князьях, о призвании Рюрика, Трувора и Синеуса для княженья и о становлении династии Рюриковичей на Руси.
Основную часть содержания летописи составляют описания войн, легенды о временах правления Ярослава Мудрого, подвигах Никиты Кожемяки и других героев.
Заключительная часть состоит из описаний сражений и княжеских некрологов.
Значение Повести временных лет трудно переоценить – именно она стала первым документов, в котором была записана история Киевской Руси с самого ее становления. Летопись позднее послужила основным источником знаний для последующих исторических описаний и исследований. Кроме того, благодаря открытому жанру, Повесть временных лет имеет высокое значение, как культурный и литературный памятник.
По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Xaм, Иaфeт. И достался восток Симу: Персия, Бактрия, даже и до Индии в долготу, а в ширину до Ринокорура, то есть от востока и до юга, и Сирия, и Мидия до реки Евфрат, Вавилон, Кордуна, ассирияне, Месопотамия, Аравия Старейшая, Елимаис, Инди, Аравия Сильная, Колия, Коммагена, вся Финикия.
Хаму же достался юг: Египет, Эфиопия, соседящая с Индией, и другая Эфиопия, из которой вытекает река эфиопская Красная, текущая на восток, Фивы, Ливия, соседящая с Киринией, Мармария, Сирты, другая Ливия, Нумидия, Масурия, Мавритания, находящаяся напротив Гадира. B его владениях на востоке находятся также: Киликня, Памфилия, Писидия, Мисия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, другая Мисия, Троада, Эолидa, Bифиния, Старая Фpигия и острова нeкии: Сардиния, Крит, Кипр и река Геона, иначе называемая Нил.
Иафету же достались северные страны и западные: Mидия, Албания, Армения Малая и Великая, Kaппaдoкия, Пaфлaгoния, Гaлaтия, Колхида, Босфор, Meoты, Дepeвия, Capмaтия, жители Тавриды, Cкифия, Фракия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида, Пеления, которая называется также Пелопоннес, Аркадия, Эпир, Иллирия, славяне, Лихнития, Адриакия, Адриатическое море. Достались и острова: Британия, Сицилия, Эвбея, Родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф, Кефаллиния, Итака, Керкира, часть Азии, называемая Иония, и река Тигр, текущая между Мидией и Вавилоном; до Понтийского моря на север: Дунай, Днепр, Кавкасинские горы, то есть Венгерские, а оттуда до Днепра, и прочие реки: Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга, которая течет на восток в часть Симову. В Иафетовой же части сидят русские, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря Варяжского. По этому морю сидят варяги: отсюда к востоку – до пределов Симовых, сидят по тому же морю и к западу – до земли Английской и Волошской. Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие, – они примыкают на западе к южным странам и соседят с племенем Хамовым.
Сим же, Хам и Иафет разделили землю, бросив жребий, и порешили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части. И был единый народ. И когда умножились люди на земле, замыслили они создать столп до неба, – было это в дни Нектана и Фалека. И собрались на месте поля Сенаар строить столп до неба и около него город Вавилон; и строили столп тот 40 лет, и не свершили его. И сошел Господь Бог видеть город и столп, и сказал Господь: „Вот род един и народ един». И смешал Бог народы, и разделил на 70 и 2 народа, и рассеял по всей земле. По смешении же народов Бог ветром великим разрушил столп; и находятся остатки его между Ассирией и Вавилоном, и имеют в высоту и в ширину 5433 локтя, и много лет сохраняются эти остатки.
По разрушении же столпа и по разделении народов взяли сыновья Сима восточные страны, а сыновья Хама – южные страны, Иафетовы же взяли запад и северные страны. От этих же 70 и 2 язык произошел и народ славянский, от племени Иафета – так называемые норики, которые и есть славяне.
Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи – лутичи, иные – мазовшане, иные – поморяне.
Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами. И так разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась славянской.
Когда же поляне жили отдельно по горам этим, тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет, и направляется на север, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине – в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, – по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра.
Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним ученикам: „Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий, и воздвигнет Бог много церквей». И взойдя на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии будет Киев, и пошел вверх по Днепру. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну варягов, и пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: „Диво видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят омовенье себе, а не мученье». Те же, слышав об этом, удивлялись; Андрей же, побыв в Риме пришел в Синоп.
Поляне же жили в те времена отдельно и управлялись своими родами; ибо и до той братии (о которой речь в дальнейшем) были уже поляне, и жили они все своими родами на своих местах, и каждый управлялся самостоятельно. И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их – Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшего своего брата, и назвали его Киев. Был вокруг города лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве.
Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: „На перевоз на Киев». Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а этот Кий княжил в роде своем, и когда ходил он к царю, то, говорят, что великих почестей удостоился от царя, к которому он приходил. Когда же возвращался, пришел он к Дунаю, и облюбовал место, и срубил городок невеликий, и хотел сесть в нем со своим родом, да не дали ему живущие окрест; так и доныне называют придунайские жители городище то – Киевец. Кий же, вернувшись в свой город Киев, тут и умер; и братья его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь тут же скончались.
Историк Игорь Данилевский о структуре «Повести временных лет», мотивах ее автора и мифичности князя Рюрика
На каких источниках основан текст «Повести временных лет»? Чем руководствовался летописец, по версии Алексея Шахматова? Какие сведения «Повести временных лет» не соответствуют археологическим материалам? На эти и другие вопросы отвечает доктор исторических наук Игорь Данилевский.
«Повесть временных лет» — это, казалось бы, основа основ, история Древней Руси. Это довольно любопытный текст. Это условно выделяемый текст с условной датой. То есть самой «Повести временных лет» в отдельном списке не существует. Это начальная часть подавляющего большинства летописных сводов. Собственно говоря, летописи в большинстве своем начинаются с «Повести временных лет». Это условное название, оно подается по первым строчкам в Лаврентьевском списке 1377 года: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская зем[л]я, кто въ Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть».
К сожалению, даже само название не вполне ясное, не говоря уже о тексте «Повести». «Повесть» охватывает период с разделения земли между сыновьями Ноя и кончая двумя первыми десятилетиями XII века. Там есть недатированная часть, которая включает в себя легенды, а потом вроде бы идет датированная часть, которая начинается с 6360 года. Хотя сама запись 6360 года — обычно эта дата переводится как 852 год в нашей системе летоисчисления — довольно странная. Там написано: «В лето 6360, Индикта 15 день, наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля». Сразу возникает вопрос: что это за Михаил? Речь идет о византийском императоре Михаиле III. И с него почему-то начинается русская история.
В датированной части есть целый ряд легендарных сведений, которые у нас часто вспоминают. Это и призвание варягов, и княжение Кия, Щека и Хорива в Киеве, и основание Киева как будущей столицы государственного объединения, которое возникнет. Но надо помнить об одной очень неприятной вещи, о которой очень часто забывают. Во-первых, текст «Повести» был написан в начале XII века. Во-вторых, «Повесть» основывалась на предыдущих летописных сводах — это Начальный свод 90-х годов XI века, ему предшествовал Древнейший свод, как назвал его Алексей Александрович Шахматов, выделивший этот изначальный текст, и он был написан в 30-е годы XI века. С Шахматовым многие исследователи не согласны, но все сходятся на том, что в 30-е годы XI века был создан какой-то рассказ. Рассказ этот, как говорят, монотематический, то есть он не разбит на годы. Хотя это тоже летописание. Дело в том, что в древнерусском языке слово «летописание» не обязательно предполагало хронологическую сетку. Скажем, «Деяния апостолов» тоже называли летописанием, хотя при всем желании в «Деяниях апостолов» вы не найдете ни одной даты.
Самое интересное — когда появились годовые даты в тексте «Повести временных лет». Алексей Александрович Шахматов установил, что эти даты были вставлены задним числом на рубеже 60-70-х годов XI века. Одна из загадок — кто их вставлял, зачем их вставляли. Шахматов обратил внимание: появляются не только годовые даты на рубеже 60-70-х годов, но появляются также календарные и часовые даты. Причем они появлялись очень интересно. Сначала это событие, которое происходит в Киеве, потом в Тмутаракани на Таманском полуострове, потом в Чернигове, потом опять в Тмутаракани, потом вновь в Киеве. И Шахматов, который создал современную основу изучения летописных сводов на рубеже XIX-XX веков, пришел к выводу, что он знает человека, который именно в это время уезжал из Киева в Тмутаракань, потом ездил в Чернигов, возвращался в Тмутаракань, возвращался в Киев. Это был Никон Великий, или Никон Печерский, сподвижник Антония Печерского и духовник Феодосия Печерского (это один из основателей Киево-Печерского монастыря). Но это выводы, которые у нас не всегда вспоминают, — что и даты для всех событий, которые происходят до конца 60-х годов XI века, условные, сам текст постепенно развивался, и многие сведения, которые у нас сейчас принято рассматривать как достоверные, появились очень поздно. Это, судя по всему, легендарные рассказы, которые попали в состав «Повести временных лет».
Конечно, возникает целый ряд вопросов: «Зачем создавали этот текст?», «С какой целью?», «Почему одни события фиксировались, другие не фиксировались?»
Скажем, поход Святослава на Болгарию фиксируется, а поход на Каспий, который был чуть раньше, не фиксируется. И это достаточно серьезный вопрос.
«Повесть временных лет» — источник загадочный еще по одной причине. Как писал один из исследователей «Повести» Игорь Петрович Ерёмин, что, когда мы читаем «Повесть», мы попадаем в мир, где все непонятно. И это действительно так. С другой стороны, многие современные исследователи, в том числе Дмитрий Сергеевич Лихачев, говорили, что нет, все понятно, мышление у человека всегда было одним и тем же, оно не менялось. Хотя на самом деле, мягко говоря, это не так. И это осознание того, что между автором «Повести временных лет» и нами существует определенный временной и культурный разрыв, дает ключ к пониманию «Повести временных лет».
Это достаточно сложная вещь, потому что, когда начинаешь рассматривать эти события внимательно, выясняются очень любопытные вещи. Например, летописца мало волновало рассказать, как все было на самом деле. Он вовсе не собирается подчиняться воле князя. В отличие от позднего летописания, которое очень жестко контролировалось центральной властью, «Повесть временных лет», видимо, составлялась монахами по своему собственному усмотрению, о чем будет писать один из летописцев в XV веке: «Завидую тем летописцам, которые работали без такой жесткой цензуры».
С другой стороны, летописца очень интересует вопрос: что бы это значило? То есть он пытается объяснить своим читателям не то, как это было на самом деле, а что это было. Причем он встраивает свою историю в историю сакральную — это продолжение сакральной истории, в чем-то ее повторение. Поэтому он часто цитирует прямо или косвенно библейские тексты и приспосабливает к ним события, которые он фиксирует.
Это очень серьезный момент, потому что «Повесть временных лет» характеризовалась по-разному. Тот же Алексей Александрович Шахматов скажет, что «рукой летописца водили не отвлеченные представления об истине, а мирские страсти и политические интересы». Эта фраза очень хорошо прижилась в советской историографии. Сама идея была развита учеником и последователем Алексея Александровича Шахматова Михаилом Дмитриевичем Присёлковым, который просто писал, что летописец — это служитель придворной канцелярии князя, который не останавливается перед тем, чтобы исказить народное предание, переставить события местами, поставить ложную дату, и он недешево продал свое перо.
Эта довольно хитрая установка приводит Присёлкова к очень тяжелому для нас выводу о том, что «Повесть временных лет» — источник искусственный и малонадежный. Это было написано еще в 1940 году, хотя никто на это внимания серьезного не обратил, и «Повесть временных лет» продолжают использовать как основной источник по ранней истории Древней Руси, хотя многие сведения носят явно легендарный характер. Это и предание о восточнославянских племенах: полянах, древлянах, северянах. Последние сведения об этих племенах заканчиваются в конце X века. Северяне живут дольше всего — в 1024 году они упоминаются в последний раз. Это притом, что сама «Повесть» пишется уже в начале XII века, то есть разрыв больше сотни лет.
Эти сведения очень плохо стыкуются с археологическими материалами. Археологи голову сломали, как привязать к летописным данным свои археологические материалы. Ничего путного у них не получается. А если мы вспомним, что точно такие же названия есть у южных славян, у западных славян — это было известно еще в XIX веке. Михаил Погодин писал: «Такое впечатление, что всем славянам сдавали из одной колоды карт, нам просто повезло больше всех, и мы получили карты всех мастей». Но об этом часто забывают и рассматривают это как вполне достоверное сведение. Я бы так, наверное, не поступал.
Так что «Повесть временных лет» очень сложный источник. Просто пересказывать его для профессионалов особого смысла не имеет.
Хотя профессионалы периодически к этому прибегают и пытаются установить этническую принадлежность Рюрика, который вообще-то фигура мифическая.
Кстати, в Нидерландах школьники начинают изучать историю своей страны с того, что в 862 году к ним пришел конунг Рюрик и создал свое государство.
Поэтому рассказ о призвании варягов я бы не брал в качестве свидетельства о реальных событиях. Хотя князья, наверное, приглашались. Скорее всего, приглашались и варяги. Если мы посмотрим родословную наших князей, то окажется, что у всех матери — иноземки и что все они были, мягко говоря, невосточными славянами, хотя все князья были нашими. Но это ни о чем не говорит. Вернее, это говорит о культурном контексте, в котором создавалась «Повесть временных лет».
Автор ее достаточно начитанный человек. Он знает хорошо греческие тексты, он использует и тексты, написанные на древнееврейском языке. Были найдены, по крайней мере, две вставки в начальной и в конечной части «Повести временных лет» из «Иосиппона» — это переработка «Иудейской войны» Иосифа Флавия. Он, судя по всему, достаточно начитанный человек, он часто ссылается на апокрифы, хотя мы этого не замечаем, поскольку он рассказывает, будто это все было на самом деле. Но для того, чтобы понять текст «Повести», мы должны, конечно, обращаться к литературным источникам, которые были доступны этому монаху, и тогда мы поймем смысл этих сообщений, потому что эти цитаты использовались не просто так. Это всегда отсылка к контексту цитат, и понимать такой текст можно, только если мы знаем, чем он заканчивается в других текстах.
Именно поэтому серьезным шагом вперед должно стать новое изучение «Повести временных лет». Во-первых, понять летописца. Во-вторых, привлекать другие источники, для того чтобы восстанавливать ту сторону, которая нас волнует: как это было на самом деле? Серьезным шагом вперед, наверное, будет монография, которая должна выйти в Киеве у замечательного украинского историка Алексея Петровича Толочко, который как раз пошел по тому самому пути, который наметил, но так и не использовал Михаил Дмитриевич Присёлков. Он написал очень интересную книгу, которая, я думаю, вызовет неоднозначную реакцию и в Москве, и в Киеве, и у историков-профессионалов, занимающихся ранней историей Древней Руси. Но это очень серьезный шаг, потому что он в какой-то степени избавит нас от иллюзий, существующих при буквальном понимании текста «Повести временных лет».
Еще раз повторю, что это текст очень сложный. И я бы согласился с Игорем Петровичем Ерёминым, который писал, что, когда мы начинаем читать «Повесть временных лет», мы попадаем в совершенно загадочный мир, в котором все непонятно. И такое непонимание, фиксация его — это, наверное, достойное занятие, это лучше, чем сказать: «Нет, нам все понятно, нет, мы точно знаем, как все было на самом деле».
«Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами («обрами»), об основании Киева, о славных деяниях первых киевских князей, о далеких походах Кия, о мудрости вещего Олега, о хитрой и решительной Ольге, о воинственном и благородном Святославе.
В XI в. рядом с историческим эпосом возникает летописание. Именно летописи было суждено на несколько веков, вплоть до петровского времени, стать не просто погодной записью текущих событий, а одним из ведущих литературных жанров, в недрах которого развивалось русское сюжетное повествование, и одновременно жанром публицистическим, чутко откликающимся на политические запросы своего времени.
Изучение летописания XI–XII вв. представляет немалые трудности: древнейшие из дошедших до нас летописных сводов восходят к XIII (первая часть Новгородской первой летописи старшего извода) или к концу XIV в. (Лаврентьевская летопись). Но благодаря фундаментальным разысканиям А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и Д. С. Лихачева сейчас создана достаточно обоснованная гипотеза о начальном этапе русского летописания, в которую несомненно со временем будут внесены какие-то дополнения и уточнения, но которая едва ли изменится по существу.
Согласно этой гипотезе, летописание возникает во времена Ярослава Мудрого. В это время христианизированная Русь начинает тяготиться византийской опекой и стремится обосновать свое право на церковную самостоятельность, что неизменно сочеталось с политической независимостью, ибо Византия была склонна рассматривать все христианские государства как духовную паству константинопольского патриархата и как своего рода вассалов Византийской империи. Именно этому противостоят решительные действия Ярослава: он добивается учреждения в Киеве митрополии (что поднимает церковный авторитет Руси), добивается канонизации первых русских святых - князей Бориса и Глеба. В этой обстановке и создается, видимо, первый исторический труд, предшественник будущей летописи, - свод рассказов о распространении христианства на Руси. Киевские книжники утверждали, что история Руси повторяет историю других великих держав: «божественная благодать» снизошла на Русь так же, как некогда на Рим и Византию; на Руси были свои предтечи христианства - например, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде еще во времена убежденного язычника Святослава; были свои мученики - христианин-варяг, не отдавший сына на «заклание» идолам, и князья-братья Борис и Глеб, погибшие, но не преступившие христианских заветов братолюбия и покорности «старейшему». Был на Руси и свой «равноапостольный» князь Владимир, крестивший Русь и тем самым сравнявшийся с великим Константином, который объявил христианство государственной религией Византии. Для обоснования этой идеи и был, по предположению Д. С. Лихачева, составлен свод преданий о возникновении христианства на Руси. В него вошли рассказы о крещении и кончине Ольги, сказание о первых русских мучениках - варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включая «Речь философа», в которой в краткой форме излагалась христианская концепция всемирной истории), сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому под 1037 г. Все шесть названных произведений «обнаруживают свою принадлежность одной руке… теснейшую взаимосвязь между собою: композиционную, стилистическую и идейную». Этот комплекс статей (который Д. С. Лихачев предложил условно назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси») был составлен, по его мнению, в первой половине 40-х гг. XI в. книжниками киевской митрополии.
Вероятно, в это же время в Киеве создается и первый русский хронографический свод - «Хронограф по великому изложению». Он представлял собой краткое изложение всемирной истории (с отчетливо выраженным интересом к истории церкви), составленное на основании византийских хроник - «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы»; возможно, что уже в это время на Руси становятся известны и другие переводные памятники, излагающие всемирную историю или содержащие пророчества о грядущем «конце мира»: «Откровение Мефодия Патарского», «Толкования» Ипполита на книги пророка Даниила, «Сказание Епифания Кипрского о шести днях творения» и др.
Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона.
Именно Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград. Возможно, Никон внес в летопись и «Корсунскую легенду» (согласно которой Владимир крестился не в Киеве, а в Корсуни), наконец, тому же Никону летопись обязана и помещением в ней так называемой варяжской легенды. Эта легенда сообщала, что киевские князья будто бы ведут род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратить междоусобные распри славян. Включение легенды в летопись имело свой смысл: авторитетом предания Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому - наследнику и потомку Рюрика. Наконец, по мнению исследователей, именно Никон придал летописи форму погодных записей.
Начальный свод . Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А. А. Шахматов предложил назвать «Начальным». С момента создания «Начального свода» появляется возможность собственно текстологического исследования древнейшего летописания. А. А. Шахматов обратил внимание, что описание событий вплоть до начала XII в. различно в Лаврентьевской, Радзивиловской, Московско-Академической и Ипатьевской летописях, с одной стороны, и в Новгородской первой летописи - с другой. Это дало ему возможность установить, что в Новгородской первой летописи отразился предшествующий этап летописания - «Начальный свод», а в остальные названные летописи вошла переработка «Начального свода», новый летописный памятник - «Повесть временных лет».
Составитель «Начального свода» продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, сетовал, что они не заботятся об обороне Русской земли, не слушаются советов «смысленных мужей».
Повесть временных лет . В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан: монах Киево-Печерского монастыря Нестор - книжник широкого исторического кругозора и большого литературного дарования (его перу принадлежат также «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского») создает новый летописный свод - «Повесть временных лет». Нестор поставил перед собой значительную задачу: не только изложить события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработать рассказ о начале Руси - «откуду есть пошла Руская земля кто в Киеве нача первее княжити», как сам сформулировал он эту задачу в заголовке своего труда (ПВЛ, с. 9).
Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя, при этом помещая в восходящем к «Хронике Амартола» перечне народов также и славян (в другом месте текста славяне отождествлены летописцем с «нориками» - обитателями одной из провинций Римской империи, расположенной на берегах Дуная). Неторопливо и обстоятельно рассказывает Нестор о территории, занимаемой славянами, о славянских племенах и их прошлом, постепенно сосредоточивая внимание читателей на одном из этих племен - полянах, на земле которых возник Киев, город, ставший в его время «матерью городов русских». Нестор уточняет и развивает варяжскую концепцию истории Руси: Аскольд и Дир, упоминаемые в «Начальном своде» как «некие» варяжские князья, называются теперь «боярами» Рюрика, именно им приписывается поход на Византию во времена императора Михаила; Олегу, именуемому в «Начальном своде» воеводой Игоря, в «Повести временных лет» «возвращено» (в соответствии с историей) его княжеское достоинство, но при этом подчеркивается, что именно Игорь является прямым наследником Рюрика, а Олег - родственник Рюрика - княжил лишь в годы малолетства Игоря.
Нестор еще более историк, чем его предшественники. Он пытается расположить максимум известных ему событий в шкале абсолютной хронологии, привлекает для своего повествования документы (тексты договоров с Византией), использует фрагменты из «Хроники Георгия Амартола» и русские исторические предания (например, рассказ о четвертой мести Ольги, легенды о «белгородском киселе» и о юноше-кожемяке). «Можно смело утверждать, - пишет о труде Нестора Д. С. Лихачев, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».
Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром. В этой новой (второй) редакции Повести была изменена трактовка событий 1093–1113 гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст Повести был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского (в статье 1097 г.), ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия.
Наконец, в 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной переработке, осуществленной по указанию князя Мстислава - сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести временных лет» мы называем третьей. Таковы современные представления об истории древнейшего летописания.
Как уже было сказано, сохранились лишь относительно поздние списки летописей, в которых отразились упомянутые древнейшие своды. Так, «Начальный свод» сохранился в Новгородской первой летописи (списки XIII–XIV и XV вв.), вторая редакция «Повести временных лет» лучше всего представлена Лаврентьевской (1377 г.) и Радзивиловской (XV в.) летописями, а третья редакция дошла до нас в составе Ипатьевской летописи. Через «Тверской свод 1305 г.» - общий источник Лаврентьевской и Троицкой летописей - «Повесть временных лет» второй редакции вошла в состав большинства русских летописей XV–XVI вв.
Начиная с середины XIX в. исследователи не раз отмечали высокое литературное мастерство русских летописцев. Но частные наблюдения над стилем летописей, порой довольно глубокие и справедливые, сменились целостными представлениями лишь сравнительно недавно в трудах Д. С. Лихачева и И. П. Еремина.
Так, в статье «Киевская летопись как памятник литературы» И. П. Еремин обращает внимание на разную литературную природу различных компонентов летописного текста: погодных записей, летописных рассказов и летописных повестей. В последних, по мнению исследователя, летописец прибегал к особой «агиографической», идеализирующей манере повествования.
Д. С. Лихачев показал, что различие стилистических приемов, обнаруживаемых нами в летописи, объясняется прежде всего происхождением и спецификой летописного жанра: в летописи статьи, созданные самим летописцем, повествующие о событиях современной ему политической жизни, соседствуют с фрагментами из эпических преданий и легенд, обладающих своим особым стилем, особой манерой сюжетного повествования. Кроме того, на стилистические приемы летописца оказывал существенное влияние «стиль эпохи». На этом последнем явлении надо остановиться подробнее.
Охарактеризовать «стиль эпохи», т. е. некоторые общие тенденции в мировоззрении, литературе, искусстве, нормах общественной жизни и т. д., чрезвычайно сложно. Тем не менее в литературе XI–XIII вв. достаточно основательно проявляет себя явление, которое Д. С. Лихачев назвал «литературным этикетом». Литературный этикет - это и есть преломление в литературном творчестве «стиля эпохи», особенностей мировоззрения и идеологии. Литературный этикет как бы определяет задачи литературы и у́же - ее темы, принципы построения литературных сюжетов и, наконец, сами изобразительные средства, выделяя круг наиболее предпочтительных речевых оборотов, образов, метафор.
В основе понятия литературного этикета лежит представление о незыблемом и упорядоченном мире, где все деяния людей как бы заранее предопределены, где для каждого человека существует особый эталон его поведения. Литература же должна соответственно утверждать и демонстрировать этот статичный, «нормативный» мир. Это значит, что ее предметом по преимуществу должно стать изображение «нормативных» ситуаций: если пишется летопись, то в центре внимания находятся описания восшествия князя на престол, битв, дипломатических акций, смерти и погребения князя; причем в этом последнем случае подводится своеобразный итог его жизни, обобщенный в некрологической характеристике. Аналогично в житиях обязательно должно быть рассказано о детстве святого, о его пути к подвижничеству, о его «традиционных» (именно традиционных, едва ли не обязательных для каждого святого) добродетелях, о творимых им при жизни и по смерти чудесах и т. д.
При этом каждая из названных ситуаций (в которой герой летописи или жития наиболее отчетливо выступает в своем амплуа - князя или святого) должна была изображаться в сходных, традиционных речевых оборотах: о родителях святого обязательно говорилось, что они благочестивы, о ребенке - будущем святом, что он чуждался игр со сверстниками, о битве повествовалось в традиционных формулах типа: «и бысть сеча зла», «иных посекоша, а иных поимаша» (т. е. одних изрубили мечами, других захватили в плен), и т. д.
Тот летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII вв., Д. С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма». Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно, бесспорно, говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи - летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что иллюстрацией стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Во-первых, потому, что разнообразные явления действительности - а летопись не могла с ней не соотноситься - не могли укладываться в заранее придуманную схему «этикетных ситуаций», и поэтому наиболее яркое проявление этого стиля мы обнаруживаем лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. Во-вторых, в летописи сосуществуют два генетически различных пласта повествования: наряду со статьями, составленными летописцем, мы находим там и фрагменты, введенные летописцем в текст. Среди них значительное место составляют народные легенды, предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет» и - хотя и в меньшей мере - последующих летописных сводов.
Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную - эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д. С. Лихачев определил как «эпический стиль».
«Повесть временных лет», где рассказ о событиях современности предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых веков - Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.
В стиле монументального историзма ведется, например, изложение событий времени Ярослава Мудрого и его сына - Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте (ПВЛ, с. 97–98), принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба: Святополк пришел на поле боя «в силе тяжьце», Ярослав также собрал «множьство вой, и изыде противу ему на Льто». Перед битвой Ярослав молится богу и своим убитым братьям, прося их помощи «на противнаго сего убийцю и гордаго». И вот уже войска двинулись навстречу друг другу, «и покрыша поле Летьское обои от множьства вой». На рассвете («въсходящу солнцу») «бысть сеча зла, яка же не была в Руси, и за рукы емлюче сечахуся, и сступашася трижды, яко по удольемь [долинам, ложбинам] крови тещи». К вечеру Ярослав одержал победу, а Святополк бежал. Ярослав вступил на киевский престол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». Все в этом рассказе призвано подчеркнуть историческую значительность битвы: и указание на многочисленность войск, и детали, свидетельствующие об ожесточенности битвы, и патетическая концовка - Ярослав торжественно восходит на киевский престол, добытый им в ратном труде и борьбе за «правое дело».
И в то же время оказывается, что перед нами не столько впечатления очевидца о конкретной битве, сколько традиционные формулы, в которых описывались и другие сражения в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.
С особой заботой выписывают создатели «Повести временных лет» некрологические характеристики князей. Например, по словам летописца, князь Всеволод Ярославич был «издетьска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [заботился о несчастных и бедных], въздая честь епископом и презвутером [попам], излиха же любяше черноризци, и подаяше требованье им» (ПВЛ, с. 142). Этот тип летописного некролога будет не раз использован летописцами XII и последующих веков. Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме, - вот что обладало силой эстетического воздействия на читателя. Этот же прием хорошо знаком фольклору - вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.
Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Олега, сюжет которого был положен в основу известной баллады А. С. Пушкина, рассказы о мести Ольги древлянам и т. д. Именно в подобного рода преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. Но главное, пожалуй, в другом: именно в подобных летописных рассказах, которые генетически являлись устными историческими преданиями, летописец использует совершенно иной - сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, - метод изображения событий и характеристики персонажей.
В произведениях словесного искусства существуют два противоположных приема эстетического воздействия на читателя (слушателя). В одном случае художественное произведение воздействует именно своей непохожестью на обыденную жизнь и, добавим, на «бытовой» рассказ о ней. Такое произведение отличает особая лексика, ритм речи, инверсии, особые изобразительные средства (эпитеты, метафоры) и, наконец, особое «необыденное» поведение героев. Мы знаем, что люди в жизни так не говорят, так не поступают, но именно эта необычность и воспринимается как искусство. На этой же позиции стоит и литература стиля монументального историзма.
В другом случае искусство как бы стремится уподобиться жизни, а повествование стремится к тому, чтобы создать «иллюзию достоверности», наиболее приблизить себя к рассказу очевидца. Средства воздействия на читателя здесь совершенно иные: в подобного рода повествовании играет огромную роль «сюжетная деталь», удачно найденная бытовая подробность, которая как бы пробуждает у читателя его собственные жизненные впечатления, помогает ему увидеть описываемое своими глазами и тем самым поверить в истинность рассказа.
Тут необходимо сделать существенную оговорку. Такие детали нередко называют «элементами реалистичности», но существенно, что если в литературе нового времени эти реалистические элементы являются средством для воспроизведения реальной жизни (и само произведение призвано не только изобразить действительность, но и осмыслить ее), то в древности «сюжетные детали» - не более чем средство создать «иллюзию действительности», так как сам рассказ может повествовать о легендарном событии, о чуде, словом, о том, что автор изображает как действительно бывшее, но что может и не являться таковым.
В «Повести временных лет» исполненные в этой манере рассказы широко используют «бытовую деталь»: то это уздечка в руках отрока-киевлянина, который, притворяясь ищущим коня, пробегает с ней через стан врагов, то упоминание, как, испытывая себя перед поединком с печенежским богатырем, юноша-кожемяка вырывает (профессионально сильными руками) из бока пробежавшего мимо быка «кожю с мясы, елико ему рука зая», то подробное, детальное (и искусно тормозящее рассказ) описание, как белгородцы «взяша меду лукно», которое нашли «в княжи медуши», как разбавили мед, как вылили напиток в «кадь», и т. д. Эти подробности вызывают живые зрительные образы у читателя, помогают ему представить описываемое, стать как бы свидетелем событий.
Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Мудрая Ольга как бы принимает всерьез сватовство древлянского князя Мала, втайне готовя его послам страшную смерть; предсказание, данное Олегу Вещему, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но тем не менее кости этого коня, из которых выползет змея, и принесут смерть Олегу. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь - «превелик зело и страшен» - посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок.
Очень существенно отметить, что к методу «воспроизведения действительности» летописец прибегает не только в пересказе эпических преданий, но и в повествовании о событиях ему современных. Пример тому - рассказ «Повести временных лет» под 1097 г. об ослеплении Василька Теребовльского (с. 170–180). Не случайно именно на этом примере исследователи рассматривали «элементы реалистичности» древнерусского повествования, именно в нем находили умелое применение «сильных деталей», именно здесь обнаруживали мастерское применение «сюжетной прямой речи».
Кульминационным эпизодом рассказа является сцена ослепления Василька. По пути в отведенную ему на Любечском княжеском съезде Теребовльскую волость Василько расположился на ночлег недалеко от Выдобича. Киевский князь Святополк, поддавшись уговорам Давида Игоревича, решает заманить Василька и ослепить его. После настойчивых приглашений («Не ходи от именин моих») Василько приезжает на «двор княжь»; Давид и Святополк вводят гостя в «истобку» (избу). Святополк уговаривает Василька погостить, а испуганный сам своим злоумышлением Давид, «седяше акы нем». Когда Святополк вышел из истобки, Василько пытается продолжить разговор с Давидом, но - говорит летописец - «не бе в Давыде гласа, ни послушанья [слуха]». Это весьма редкий для раннего летописания пример, когда передается настроение собеседников. Но вот выходит (якобы для того, чтобы позвать Святополка) и Давид, а в истобку врываются княжеские слуги, они бросаются на Василька, валят его на пол. И страшные подробности завязавшейся борьбы: чтобы удержать могучего и отчаянно сопротивляющегося Василька, снимают доску с печи, кладут ему на грудь, садятся на доску и прижимают свою жертву к полу так, «яко персем [груди] троскотати», - и упоминание, что «торчин Беренди», который должен был ослепить князя ударом ножа, промахнулся и порезал несчастному лицо - все это не простые детали повествования, а именно художественные «сильные детали», помогающие читателю зримо представить страшную сцену ослепления. Рассказ по замыслу летописца должен был взволновать читателя, настроить его против Святополка и Давида, убедить в правоте Владимира Мономаха, осудившего жестокую расправу над невинным Васильком и покаравшего князей-клятвопреступников.
Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении нескольких веков: летописцы продолжают применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражают имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитируют Повесть, вводя в свой текст фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.
